Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]

Здесь меня ждал сюрприз. В большой посудине, похоже фарфоровой, закрытой крышкой, я увидел жидкость цвета слабо заваренного чая, на дне посудины лежало нечто, похожее на тряпку. Я поискал глазами что-нибудь вроде ложки, ничего не нашел, но, открыв ящик стола, обнаружил некое подобие щипцов в пластиковом футляре. Щипцами этими я прихватил за кончик «тряпку» и извлек ее. Это оказалась маска. Положив ее обратно и закрыв посудину, я вышел из комнаты, добрался до кровати, лег и почувствовал страшную усталость. Дело было не в раненом плече. Меня охватило то мрачное, безысходное состояние, которое уже пару раз находило на меня в конце операции.

Зачем мне все это нужно? Ради чего я корячусь, изображаю из себя какую-то сволочь, бабника, алкаша, юриста, готового спасти проворовавшегося жулика, зачем подставляю себя под выстрелы? Ведь не из-за тех грошей, которые мне платят в угро. Хоть бы раз догадался зажать что-нибудь из «премий», которые мне выдавали «благодарные» клиенты. По закону, легально я мог воспользоваться только официально положенным мне окладом в той организации, где временно служил. Раньше мне бы сказали — ты охраняешь интересы народа, стоишь на страже порядка. Ну отчасти, может, и так, но ведь я бы мог и охраняя прилично получать от тех, кого собираюсь засадить за решетку. Нет, не то… Мысли у меня путались, было жарко, но я упорно продирался сквозь болезненный туман.

Моя жена Ася однажды во время моего такого вот приступа депрессии сказала просто и ясно: «Ты, Славик, авантюрист. Но честный». «Этого мало, — помнится, ответил ей я. — Можно быть авантюристом и не работать в розыске…» Мы долго спорили, дошли даже до того, что я «прирожденный охотник». «А поскольку охота на человека, — продолжала моя мудрая жена, — самая сладкая, то ты, конечно, предпочитаешь именно этот вид охоты. К тому же ты отягощен совестью, — то ли польстила, то ли осудила Ася, — поэтому ты не можешь стать наемным убийцей или рэкетиром. Вот и охотишься официально, с благословения властей…»

Может, так оно и есть, но сейчас в этой избе мне ничуть было не легче от того, что я, совестливый охотник, должен буду отдать в руки властей нескольких в общем-то неплохих и, очевидно, очень несчастных людей.

«Вот тут бы, пожалуй, помог стакан водки», — подумал я, но сил вставать и снова обшаривать избу у меня не было, и, немного еще помаявшись, я снова заснул.

Проснулся от голосов. В избе стояли лейтенант милиции и какой-то мужик.

Я окончательно пришел в себя, увидев их, и спросил:

— Здорово, мужики! Случилось что-нибудь?

— Во дает! — как бы восхищенно сказал мужик. — Его уж в мертвяки зачислили, а он шуткует.

— Ошибочка вышла, — как можно беззаботнее сказал я. И продолжал, чувствуя, что меня несет: — У нас на даче, мужики, под Питером, случай такой был. Сосед вышел пьяный во двор, видит — на заборе заяц сидит, он бац в него из ружья! Заяц — кувырк с забора. А соседка выбежала, кричит, да что же ты, изверг, делаешь! Это ж мой котик Маркиз! Вот, мужики, какие ошибочки бывают. Так что до мертвяка мне далеко, — закончил я, увидев, что в избу вошла Светлана.

Гости мои помолчали, потом повернулись к ней.

— Что это с ним такое?

— Это бывает, — спокойно ответила Светлана. — Больной после тяжелой травмы, убедившись в спасении, впадает иногда в особое состояние, которое врачи называют приступом эйфории.

— А-а! — глубокомысленно изрек лейтенант. — Тогда понятно. А как он, двигаться может?

— Я думаю, да. Он уже здесь «подвигался», все углы обшарил… — сказала Светлана.

— Ну это понятно, — загоготал мужик. — После лежки подкрепиться решил, чтобы, значит, температуру маленько поднять до сорокаградусной.

Я сел на кровати. Одежда моя — чистая, сухая — лежала на лавке. Мужики помогли мне одеться и, поддерживая под руки, вывели на крыльцо. Здесь от лесного воздуха у меня закружилась голова, я присел на ступеньку и, пока спасатели мои возились с чем-то вроде носилок из ветвей, спросил у Светы:

— Меня кто сюда приволок? И когда?

— Коля, — спокойно ответила она. — Пять дней тому назад.

— Какой Коля? Проводником-то ведь был у мёня Сергей.

— Сергей, — подтвердила Светлана. — Он же Коля, он же Николай Иванович Кузьмин.

Меня погрузили на носилки, и мужики довольно бодро зашагали по гатям к кордону. Иногда, щадя их, я даже сам шел, но быстро выдыхался.

Тем не менее часа через два мы добрались до кордона, а там уже ждала телега, и мы тронулись в село. По дороге лейтенант рассказал, что им в участок в Светлозерске позвонили из районного управления угро Вологды позавчера, справлялись обо мне. Никто вроде ничего не знал, куда ушел, зачем. Правда, директорша Ольга Леонидовна сказала, что я, очевидно, на кордоне. Решили подождать денек, но сегодня утром опять был звонок из Вологды, гражданин себя не назвал, но заявил, что Шестов раненый лежит в «избе на горке». А стрелял, мол, в Шестова бригадир горшечников — Михаил Никитин. Однако, когда на кордон пришли, Никитина там не было. Мастера сказали, что уехал он третьего дня и до сих пор не вернулся. Да и они без дела сидят, собираются домой.

— Пока мы за вами ходили, они, видно, все и уехали.

Наш возница подтвердил, что мастера на артельной телеге с час назад укатили в Чикино.

В Светлозерске в больничке мне осмотрели рану, сказали, что повезло. Пуля прошла навылет несколькими сантиметрами выше сердца. Меня всегда удивляло, когда я слышал, как врачи говорят раненому человеку: «Вам повезло». Особого везения в том, что в человека стреляют, я не видел.

Мне же еще сказали, что рана в хорошем состоянии, что местные травы — самые целебные в мире и я должен благодарить того, кто меня ими лечил.

Чувствовал я себя действительно сносно и, отказавшись от предложения остаться на пару дней в больнице, побрел на свой «постоялый двор».

Через полчаса в дверь постучали. Вошла Светлана, прошла к столу. Я хотел было встать, но она не позволила мне сделать этот рыцарский жест.

— Вы ведь из милиции? — начала она. — И все уже знаете, так?

— Насчет милиции вы правы, насчет того, знаю ли я все… Отчасти. Лучше бы мне вас послушать. Это не допрос, — тут же спохватился я, — просто, мне кажется, история ваша должна быть интересной сама по себе, а я жутко любознательный. Впрочем, если вам неприятно рассказывать, не надо…

— Да нет, что уж там! — И, как бы собравшись с духом, сказала: — Я люблю Колю. Давно уже. Вернее… мы друг друга любим… Он очень талантливый, просто потрясающе… Но одно время пил Коля сильно. Я плакала, грозилась уйти, увещевала, хотела взять его в Москву. И наконец однажды он признался, что пишет подделки. Иконы старые, в основном под мстерских мастеров. Ему казалось, что если подделываешь стилизации, то это уже и не грех. Во всяком случае не такой большой. Вы ведь знаете, наверное, что мстерские мастера писали иконы, копируя в основном строгановский стиль?

Я кивнул.

— Мне объяснил Иван Васильевич.

— Иконы покупал у Кузьмина Михальченко. Вернее — его доверенные. Сам Михальченко за шесть лет приезжал в Вологду раза три. Конечно, иконы Кузьмин продавал не только поддельные, его люди разъезжали по Северу и где скупали, где крали. Но с подлинными иконами, со старообрядческими XV–XVI веков люди расставались неохотно. Коля делал только самые «ценные». Потом Михальченко предложил написать пару портретов «под XVIII век». Коля сделал, я, правда, точно не знаю, сколько и под кого. Вроде бы в общей сложности перед несчастьем — три или четыре.

А потом — пожар во флигеле. Сгорели практически все его работы. Коля лежал в местной больнице, но Михальченко настоял на перевозе в Московский ожоговый центр. Потом уговорил Ивана Васильевича официально оформить смерть Коли, кому-то что-то дал, получил фиктивное свидетельство о смерти. Перевез Колю в Вологду. Он некоторое время жил в старом доме. Там его и видели мальчишки и старуха… — Она вздохнула, уходя от подступивших слез. — Коля действительно выглядит ужасно. Лица практически нет… В общем… не хочу об этом…

И снова появился Михальченко. Где-то за границей, то ли в Германии, то — ли в Швейцарии, он разыскал врачей в каком-то институте пластической хирургии. Они делали послеожоговые операции и, кроме того, по заказам пациентов готовили биомаску, на случай если операций нужно было две или три. Пациент в такой биомаске мог появляться на людях, не наводя на них ужаса. Михальченко купил и привез Коле маску. Но носить ее все время было нельзя. Время от времени маску необходимо было помещать в специальный питательный раствор. Коля работал в ней на кордоне, а в «избе на горке» снимал. В день вашего приезда Коля вернулся раньше с кордона и ушел в лес, чтобы лицо подышало, когда вернулся, вы его и увидели в окне. А дверь в пристройку с улицы хоть и была на замке, но засов снимается, надо только вынуть ложные гвозди.